Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]
ЗОЯ. Почти нельзя рассказать… Глину обрыва помню, такая быстрая вода… У нас на Амуре очень голубой воздух… Вот едешь, а мимо леса, леса, отъедешь на двадцать километров, эти леса синеют, как далекие горы.
САША. Это география. Вы лучше о себе.
ЗОЯ. Когда мне было три года, я спросила, что это (Показывает на небо.) Мама сказала, это небо. И я все поняла, это небо. Как тогда поняла, так и теперь понимаю, это небо.
САША. Еще.
ЗОЯ. Когда мне было пятнадцать лет, я поняла… любовь.
Она улыбнулась, он серьезен.
Было дело так. Я на днях кончила читать «Пармскую обитель» и жила под впечатлением… Мыла пол в доме, делала уроки, все вздыхала. Вдруг по автозимнику мотоциклисты… Мотопробег! Остановились у нас в поселке. Трое обедали у нас в доме. Он…
САША. Кто?
ЗОЯ. Он. Он глядит на меня и молчит. Я тоже гляжу на него во все глаза. Думаю, как бы заманить его куда. Смешно ведь, правда? Когда они уходили, он чего-то замешкался в сенях, я взяла и поцеловала его в щеку. Затарахтели мотоциклы, и сразу их не стало.
САША. Цветной туман.
ЗОЯ. Что?
САША. Порождение мечты, желаний.
ЗОЯ. Вы хотите сказать, что я все выдумала?
САША. Нет. Где-то шел дождь, а подросток увидел радугу.
Пауза.
ЗОЯ. Как вы сказали?
Пауза.
Я никак не дождусь музыкантов. Они так и не придут?
САША. Им рано.
ЗОЯ. Мы как-нибудь придем сюда вечером, ладно?
САША. Зачем?
ЗОЯ. Ну, чего вы упираетесь. Ведь я хочу все увидеть! И, знаете, у меня денег так много, что ни за что не растрачу их, если мы не станем кутить.
САША. Покупайте вещи. Подарки матери, отцу, братику и этой мифической Наташке.
ЗОЯ. На подарки отложены!
САША. Вы миллионерша?
ЗОЯ. Да нет. Но у меня действительно много денег.
САША. Не знаю. Мы научные работники. Зарабатываем неплохо, а денег часто не хватает на бутылку кефира. Почему так?
ЗОЯ. Вы живете в городе. В городе очень дорого все. Вы покупаете массу книг и выписываете журналы. Вы ходите постоянно в театр. Да вы объехали весь мир! Вам все мало? А без кефира можно обойтись. Это же не молоко. Я говорю не так?
САША. По-моему, все равно, что бы не говорили, — с вами хорошо, с вами весело.
ЗОЯ. Мне тоже. (Уходит в сторону.) Вы со мной так откровенны, потому что уверены, вот уедет и все.
Саша не отвечает.
Гена Каменский смешит меня. Но эта веселость только на губах. А с вами, Саша, все так просто. Вы все понимаете, что б я не сказала, о чем бы я промолчала. Я люблю быть ясной, прозрачной, я есть я, какая есть, дурная, хорошая… Таня идет!
Зоя жадно вглядывается в сторону, почти растерянно… Входит Таня, быстрая, деловитая, поэтому еще более утонченная, потому что от напряжения, усталости и волнений на работе кожа на ее лице начинает светиться изнутри.
ТАНЯ. Чувствовало мое сердце, что вы здесь. Поедим чего, а? Есть хочется.
Они занимают столик.
САША. Бифштекс и пиво, как всегда.
ТАНЯ. Пива мне не надо. Кофе и пирожное.
ЗОЯ. Я — как Таня.
САША. Значит, всем по бифштексу. (Уходит к буфету.)
ТАНЯ. Ну, где вы были, что видели? И вообще, как тебе нравится у нас?
ЗОЯ. Нравится!
ТАНЯ. А как ведет себя Саша?
ЗОЯ. Хорошо себя ведет!
ТАНЯ. Безупречен?
ЗОЯ. Наверно!
ТАНЯ (озабоченно оглядывается на Сашу). Что же это с ним случилось?
ЗОЯ. А что?
ТАНЯ. Саша у меня влюбчив, как Пушкин.
ЗОЯ. Да? (Хочет сказать что-то, но замолкает.)
ТАНЯ. Правда, и рассудителен, как Блок.
ЗОЯ. Как это?
ТАНЯ. Умеет раскладывать все по полочкам, чтобы остаться искренним до конца.
ЗОЯ. Не пойму…
ТАНЯ. Не обращай внимания. Это все слова, слова, слова.
Саша приносит поднос с едой.
Вы откуда сейчас?
ЗОЯ. Из Казанского собора.
ТАНЯ. Куда теперь?
САША (усаживается есть). Зоя поедет взбираться на Исаакий. Я — в институт.
ТАНЯ. Вечером что мы будем делать?
ЗОЯ. Придем сюда, Таня? Кутнем!
ТАНЯ. Сюда? Тогда лучше в такое же стеклянное строение в Приморском парке.
ЗОЯ. Еще лучше!
САША. Давайте. Только я позову Гену. Мне одному с вами не справиться, то есть внимание мое будет рассредоточено.
ТАНЯ. Можно и Гену, Зоя?
ЗОЯ. Только пусть приходит со своей невестой, а то, бог весть, что может вообразить.
ТАНЯ. С вами весело, но мне пора.
Таня уходит. Пауза.
САША. Хотите мороженого?
ЗОЯ. Хочу, наверно. Нет, нет, я сама (Уходит.)
Саша закуривает, допивая пиво. Гостья явно произвела на него впечатление, его поведение становится несколько комичным, что, конечно, снижает его престиж старшего родственника, но что делать. Он поминутно оглядывается в сторону Зои и вокруг и курит так, словно слегка пьян.
ЗОЯ (возвращаясь к Саше). Никогда не ела столько мороженого, как в это лето. Ведь я считаю. За восемь дней в Ленинграде съела двадцать семь штук! А вследствие этого почти перестала курить.
САША. Вот новость. Вы разве курите?
ЗОЯ. Курю, конечно. Пью! Вообще, во мне все мыслимые грехи человечества.
САША. Как сказать. Холодно?
ЗОЯ. Да, пожалуй. Мне всегда холодно.
САША. Почему, как вы думаете?
ЗОЯ. Очевидно, у меня холодная кровь.
САША. Потому что вы кукушка.
Слышно, словно где-то кукует кукушка.
ЗОЯ. Есть чайки, есть ласточки… Я кукушка. Вот славно!
САША. Потому что юность всегда кукушка.
ЗОЯ (прислушивается). Саша, вы слышите? Здесь где-то кукует кукушка, как в деревне у нас.
САША. Идем на ее голос!
Уходят.
Картина четвертая
Приморский парк. Над морем вдали полоса чистого неба сияет феерическим золотым сиянием.
Кафе-ресторан. В глубине за прозрачной стеной эстрада, столики, публика. Решение интерьера, туалеты женщин, типы мужчин — все должно быть предельно интернационально. Должно показать вакханалию в ее лучших и худших проявлениях.
Снаружи на возвышении за столиками сидят Таня, Саша, Гена, Вика и Зоя. Они остановились здесь, чтобы отдохнуть после прогулки.
ЗОЯ (ей холодно). Вот прямо перед нами, там, далеко за морем — что там?
САША. Там Хельсинки, здесь Стокгольм, прямо — Осло.
ЗОЯ. А дальше?
САША. Атлантический океан, Гудзонов залив, Тихий океан…
ЗОЯ. И снова мы?
САША. И снова мы. Как мы с вами сидим здесь, так и там, из города в город, за селом село по лесам, сидят такие же люди, как мы, и заняты такими же делами, как мы.
ТАНЯ. Это какие же дела у нас, Саша?
САША. Те самые.
ЗОЯ. Неужели между нами любовь?
САША. Как форма общения, да. Если бы я сидел здесь один, я воспринимал бы все вокруг и страны — там! — совсем по-иному… Как свое одиночество, как тоску, как смерть…
ЗОЯ (быстро). Я тоже.
САША. Вот видите. Но, к счастью, сегодня мы вместе глядим в глаза большого тревожного мира, и нам не страшно.
ТАНЯ. Этот мир сегодня добр, нежен, светел, не правда ли?
ЗОЯ. Да. Пора. Пошли туда. (Дает знак Гене и Вике за другим столиком.)
САША. Пошли.
ТАНЯ. Идите. Я пока посижу здесь.
Зоя, Саша, Гена проходят в ресторан.
ВИКА. И я. (Садится рядом с Таней.)
Оркестр играет незатейливую мелодию, как исповедь Вики.
ТАНЯ (со вниманием). Как живешь, Вика? У тебя шикарный вид.
ВИКА. Правда?
ТАНЯ. Ну да.
ВИКА. А я хотела поговорить с вами.
ТАНЯ. Со мной? О чем?
ВИКА. Сейчас, это самое… Ничего, если я начну с начала?
ТАНЯ. Ну, наверно, лучше с начала.
ВИКА. У меня отец простой человек, шофер. Но зарабатывает, с течением, как он выражается, хорошо. Мама — та себе на уме — хотя работает всего лишь билетершей в кинотеатре «Спартак». Школу я кончила средне, три года поступаю на филфак и проваливаюсь… Мама и говорит, если уж ты такая дура, сама только семь классов кончила, надо тебя выдать замуж за образованного человека, то есть с дипломом. Укоротила мне все юбки, выше колен, ноги у меня ничего, правда? — купила туфли, перчатки, то есть все модное, и я стала самая модная и нарасхват, как артистка, поверите, нет, я вся переменилась…
ТАНЯ. Ну, что значит «нарасхват»?
ВИКА. Ну, свои, теплая компания. Однажды мы все перепили. Просыпаюсь под утро, на мне чужая рубашка…
ТАНЯ. Что?
ВИКА. Чужая рубашка! Значит, все переспали, и меня кто-то, а я и не знаю кто. Я спрашиваю, кто? Все смеются. Такая досада взяла! Потом решила — не жалко.
